"Жертва" искусства вора в законе

В конце июля 1906 года приставу полиции 3-й части Владивостока Кузнецову поступило от агентов сообщение, что на днях из Харбина должен прибыть Семён Смирнов. 

Полицейский засомневался. Ведь Сенька - Любимчик (такая кличка была у тридцатилетнего бандита) надёжно скрывался в большом многонациональном городе. У него везде были свои люди: в полиции, среди хунхузов.  Преступный мир крепко хранил тайну местонахождения одного из своих главарей. Впрочем, Смирнов «работал по обслуживанию» Китайско-Восточной железной дороги. Грабил состоятельных пассажиров, нападал на почту, торговцев. Одним из дерзких его преступлений стала кража 18 тысяч рублей из кассы знаменитого Чуринского магазина в Харбине. 

Бандит действовал дерзко, жестоко. Всех, кто пытался ему помешать, убивал. Ещё до Харбина Сеньку судили в Сибири, приговорили к смертной казни через повешенье. Но он сумел бежать из тюрьмы. Отсюда и кличка «Любимчик» – воровская судьба была благосклонна к нему.

Вскоре Кузнецову сообщили: бандит, видимо, замыслил ограбить популярного куплетиста Убейко. Тот совершал успешные гастроли по Сибири и Дальнему Востоку, публика щедро одаривали артиста. Смирнов посещал его выступления в кафешантанах, городском саду Харбина, но пока ничего не предпринимал. 

Владивостокские газеты на первых страницах бурно анонсировали приезд в город «короля куплетистов» известнейшего босяка Юлия Убейко. Ажиотаж был большой, ведь местом выступления намечался сад «Альгамбра» (он находился на Тигровой сопке), где была открытая эстрада. Театры отказывались предоставлять артисту зал по причине «нежелательного репертуара».

Юлий Убейко, бывший драматический актёр, играл в спектаклях, исполнял русские и малороссийские песни, но популярности на этом поприще не приобрел. Друзья посоветовали ему стать «босяком» – на потеху публике, и завлечь её внимание «злобой дня». Босяк, как «рваный жанр», появился на русской эстраде после премьеры в МХАТе в 1902 г. пьесы М. Горького «На дне». По ходу спектакля его персонажи, обитатели ночлежного дома, – поют песню:

«Солнце всходит и заходит, 

А в тюрьме моей темно.

Дни и ночи часовые

Стерегут моё окно...».

Кстати, в конце 20-х годов прошлого века городской драматический кружок поставил пьесу «На дне» с учётом местного колорита. Один из артистов -любителей, китаец, переделал известную песню на свой лад:

«Солнце юла ю миюла / чеда фанза пушанго/ караула ю миюла/ мию фангули окно».

 И вот «босяки», надев рваную одежду, разбитые башмаки и наложив грим: красный нос пьяницы, обязательный фингал под глазом, – выходили на эстраду. Репертуар был разнообразен: каторжные, воровские, жалостливые, сатирические, бытовые темы – всё с учетом вкусов публики. Юлий Убейко вошёл в тройку самых популярных исполнителей.

... Перед приходом на железнодорожный вокзал поезда из Харбина пристав Кузнецов ещё раз собрал городовых, проверил действия каждого из них, напомнил приметы преступника. На перроне у каждого вагона в толпе встречающих находились полицейские, но Смирнова среди пассажиров не оказалось. Он предусмотрительно сошёл на станции Хилково (современное название Океанская) и до Владивостока ехал на извозчике. 

Выступление Убейко в Альгамбре состоялось 3 августа. Это место летнего отдыха горожан обустроил купец Якобс. Скалы, пышная зелень, дом причудливой архитектуры, построенный ещё купцом Купером, прекрасный вид на море напоминали его владельцу родину, вот почему Якобс назвал сад «Швейцария». А позже дал ему более экзотическое имя – испанское –  «Альгамбра», что означает «Красный замок».

Юлий Убейко предстал перед публикой, если можно так сказать, в более приличном босяцком костюме:

Я не поэт, я не писатель

Я громкой славы не искатель.

Меня в России знает всяк,  

Что я совсем простой босяк...

Здесь артист немного слукавил. Тексты он сочинял сам. В годы первой русской революции, именно в этот период проходили дальневосточные гастроли Убейко, он исполнял злободневные политические куплеты о нравах царского самодержавия, русско-японской войне.

Публики в Альгамбре собралось довольно много. Не всем хватило места за столиками, на веранде. Люди расположились на склоне сопки. Среди них были мастеровые, железнодорожники, мелкие служащие, гимназисты старших классов (каникулы никто не отменял). Часть гостей  уже слышала куплеты Убейко «с острым репертуаром» на грампластинках. Кстати, среди других компаний грамзаписи, их записывала известная «Columbia Record». Пластинки привозили моряки. Цензура бдительно следила, чтобы «вредные для общества» песенки не появлялись в магазинах. Однако куплеты Юлия Убейко такие как «За границей и у нас», «Полотёр», «Я не виноват» выходили под псевдонимом – на них наклеивали «этикетки» арий из опер, романсов. Любопытно, когда Убейко прибыл во Владивосток, его багаж, состоявший из тысячи граммофоных пластинок, везли в гостиницу на десяти подводах.  

...Пристав Кузнецов исподволь всматривался в зрителей. Начинало темнеть, а Семёна Смирнова никто не обнаружил. Полицейские недоуменно поглядывали друг на друга. Кузнецов изучал посетителей ближайших столиков и по восторгу на лице одного из них, – когда Убейко пел  «Утопленника», – понял: это Сенька-Любимчик. Он дал знак городовым, те окружили преступника. Пристав сам заломил ему руку, но тут на Кузнецова набросились посетители: «Ребята, фараоны политического забирают». (В памяти горожан ещё были свежи революционные события, жестокое подавление «бунтовщиков»: матросов, солдат, рабочих Владивостока, выступавших против царского произвола. Им многие сочувствовали). 

Во время допроса Семёна Смирнова в участке выяснилось, что он большой любитель босяцких куплетов. В Харбине Сенька Любимчик не пропускал ни одного концерта Убейко. Он устроил для артиста обед в ресторане, пообещав, быть с ним на владивостокских гастролях. 

Задержание грабителя и убийцы, любителя босяцких песен, лишь один эпизод из службы пристава Кузнецова. Он был известной фигурой во Владивостоке, так как обладал уникальной способностью распутывать и раскрывать самые сложные преступления. Правление КВЖД выдало Кузнецову награду – одну тысячу рублей, как и обещало. Для сведения, годовое жалование пристава составляло 600 руб. в год. 

Дальнейшая судьба «жертвы искусства» неизвестна.

Георгий КЛИМОВ, фото из интернета, открытые источники